Андрей Мартьянов - Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
— Послушай, я всего лишь не хотел тебя втягивать…
— Тебе не кажется, что несколько поздновато начинать проявлять заботу о моей безопасности? — огрызнулся Гисборн. — Если ты еще не заметил, мы давным-давно с головой замешаны в дела, которых совершенно не понимаем! И память мне подсказывает, что мы вроде как на равных участвуем в происходящем. Я имею право знать хотя бы часть известного тебе. Что ты затеваешь? Только не говори «ничего», не поверю. Ты ведь сразу понял, какая это книга, и я сомневаюсь, что тебе удалось прочесть в ней хотя бы слово! Значит, ты знал заранее и сейчас только убедился…
— Хватит, хватит, — Дугал невесело хмыкнул и поднял обе руки ладонями вверх, показывая, что не собирается вступать в спор и признает правоту компаньона. — Ты умнеешь с каждым прожитым днем, а я вроде как слегка перемудрил. Ты можешь поверить мне на слово? Обещаю, вечером все расскажу.
— Хайме тоже сказал — «завтра расскажу», и чем все кончилось? — сварливо буркнул Гай, уже зная, что согласится. — Вдруг ты не доживешь до вечера?
— Меня не настолько легко прикончить, — с всегдашней беспечностью пожал плечами шотландец. — Так что, будем злиться друг на друга или все-таки попытаемся найти выход из этого каменного мешка?
— Я бы предпочел поскорее оказаться за воротами, — кивнул сэр Гисборн и спросил: — Как думаешь, их россказни о волкодлаке — чистая выдумка или?..
— Нет никаких волкодлаков, — раздраженно отрезал Мак-Лауд. — Это сделал человек, и хорошо бы нам додуматься, кто именно. На этой треклятой вечеринке постоянно кто-то входил и выходил, да к тому же совершенно необязательно, чтобы убийца был из числа гостей. Три дня… — он задумчиво прикусил губу. — Мне вовсе не улыбается знакомство с монахами из Алье. Можно выдержать определенное количество занудных расспросов, а потом все равно сделаешь ошибку, и готов повод для обвинения в оборотничестве, колдовстве, ереси и чем угодно.
— Ты действительно полагаешь, все может зайти так далеко? — встревожился Гай.
— Лучше сразу готовиться к худшему, — серьезно ответил Дугал. — Тебе повезло, ты еще ни разу не сталкивался с братией из Inquisitio, они и близко не стояли к, скажем, отцу Колумбану с его отеческими увещеваниями. Не знаю, каковы здешние, но те, что гонялись в Полуночной Италии за вальденсами — бр-р!..
— Идите сюда, — сэр Гисборн только сейчас заметил, что Франческо уже давно машет им рукой, обеспокоено заглядывая через парапет. Подойдя, компаньоны с некоторым изумлением узрели внизу деловитую суету, неизменно предшествующую сборам в дорогу. Возле конюшни топтался с десяток оседланных лошадей, под ногами у слуг вертелась пара короткошерстных длинноногих собак — местных гончих, и становилось ясно — кто-то решил отправиться на прогулку по окрестным холмам.
— Замок же закрыт, — удивленно напомнил Франческо.
— Не для хозяев, — грустно и тихо проговорили рядом. — Это Рамон и Тьерри.
Поспешно развернувшись, Гай столкнулся с печально-внимательным взглядом невысокой девушки («Девочки!» — в очередной раз напомнил он себе), взявшейся непонятно откуда, возможно, прямо из замшелых камней Ренна. Бланка де Транкавель, казавшаяся крохотной даже по сравнению с Изабель, безбоязненно смотрела на них из-под низко надвинутого капюшона черного плаща.
— Леди Бланка… — несколько растерянно пробормотал Гисборн. — Примите наше сочувствие…
— Что я буду делать с вашим сочувствием? — спокойно и жестко спросила девочка. — Украшу им стену в спальне? Мне нужно не сочувствие, а жизнь того, кто убил моего брата.
— Не слишком-то милосердно для благородной девицы, — с легкой укоризной заметил Мак-Лауд.
— Зато справедливо, — Бланка отбросила капюшон и с мрачным вызовом посмотрела на возвышающегося над ней человека. — Хайме ничем не провинился ни перед Богом, ни перед людьми.
Поскольку никто не нашелся с ответом, она прошла между гостями замка, посмотрела на хлопоты в нижнем дворе и согласно кивнула:
— Конечно, Рамон и Тьерри. Странно, что Гиллем не потащился вслед за ними.
— А куда они собрались? — неожиданно полюбопытствовал Дугал.
— В холмы над Од, за лигу или две отсюда к полудню, — проговорила девочка, высматривая среди передвигающихся внизу фигурок кого-то определенного. — Там хорошая соколиная охота, — она наклонилась вперед и звонко выкрикнула: — Эй, Тьерри! Когда вы вернетесь?
— Сегодня, ближе к ночи, или завтра днем! — донесся в ответ глуховатый, слегка растягивающий слова голос.
«У них родственника убили, не сегодня-завтра пожалует делегация из епископства, разыскивать волкодлака, а они как ни в чем не бывало отправляются гонять зайцев или кто у них тут водится, — изумленно подумал сэр Гисборн. — Конечно, здешнее семейство отличается изрядными странностями…»
— Сомневаюсь, что им удастся добыть хотя бы самую неповоротливую цаплю, — словно услышав размышления гостя, вздохнула мадам Бланка, почему-то обращаясь к Мак-Лауду. — По-моему, им просто хочется уехать отсюда и подумать, как нам жить дальше.
— Их можно понять, — согласился шотландец, тоже бросив взгляд на хлопоты внизу. Гаю послышались в голосе компаньона подозрительные нотки, те самые, предвещавшие рождение нового невероятного замысла, и он пообещал себе, что приложит все усилия, дабы отговорить Дугала от задуманного. Неужели ему недостает уже имеющихся неприятностей?
Глава четырнадцатая
Под охотничьей луной
Человек, удобно сидевший на груде заросших полынью валунов, рассыпанных в опасной близости от среза длинного каменистого откоса, пристально смотрел вниз, в медленно затягиваемую вечерним сумраком долину. Здесь, на облюбованной им вершине, призрачный осенний день ненадолго задержался, и, когда он поднимал взгляд, ему открывался багровый краешек ныряющего в далекий океан солнца. Внизу расстилались владения наступающей ночи, мелькали огоньки разжигаемых костров. В тишине он отчетливо слышал перекликающиеся голоса, фырканье уставших лошадей и недовольный клекот голодных охотничьих соколов. Он различал даже шоркающий звук кремня, шелест материи разворачиваемого походного шатра и стук топоров — слышал и видел все, оставаясь незамеченным, хотя устроился прямо над разбиваемым лагерем. При желании он мог запустить камешком точнехонько в вывешенный над костром котелок. То-то бы поднялся крик!
К сожалению, ему не требовалась паника. Во всяком случае, не требовалась сейчас. Люди внизу должны оставаться в неведении относительно его присутствия. Поэтому он продолжал сохранять неподвижность, сливаясь с выгоревшей на солнце и начавшей вянуть травой, камнями и вечереющим небом. Это тоже входило в Игру — иногда лучше повременить с нападением и потратить время на тщательное изучение обстановки.
«Сделай одно верное движение и добейся успеха, вместо того, чтобы совершить десять ошибочных, — так говорил человек, научивший его обращаться с мечом, и доказавший, что в руках знающего человека любой предмет превращается в оружие, а когда не остается ничего — всегда можно использовать данное от Бога, то есть самого себя. — И не суетись! Почему ты вечно суетишься, дубина?»
Теперь он мог вспоминать давние уроки с благодарностью, и втайне удивляться, как у его наставника хватило терпения возиться со столь неподатливым материалом, звавшимся Дугалом Мак-Лаудом, и вколотить в упрямую шотландскую голову толику здравомыслия. «Вколотить» в прямом смысле этого слова — наказание за любую допущенную ошибку, за невнимательность, просто за попытку отлынивать было быстрым и очень болезненным.
Он мельком проверил, как дела у его подопечных — три костра, смутно белеющий большой шатер, рядом другой, поменьше, мелькающие на фоне огней людские тени. Сокола замолчали — получили свою порцию вяленого мяса и успокоились. Теперь ему предстоит долгое ожидание, о чем он ни капли не сожалел. Ему нравилось слушать пролетающий над горами ветер и глядеть на отблески последних солнечных лучей, очерчивающих позолоченную кайму вокруг низко висящих, плоских серых облаков. Он считал себя довольно жестким человеком, не склонным отвлекаться на пустяки — таким его воспитывали, таким он и вырос — однако в мире существовали вещи, которые всегда заставляли его остановиться и просто посидеть вот так, ни о чем не думая и никуда не спеша. Если признаться честно, в глубине души он оставался почти таким же мечтателем, как, допустим, Франческо, и это ему тоже нравилось. Чего бы он стоил, умей только убивать?
Именно затаенная мечтательность чаще всего подсказывала ему верные решения — основанные не на холодных, трезвых рассуждениях, а на мгновенных вспышках догадок, приходящих ниоткуда, словно бы из пустоты. Кто-то из его ученых друзей однажды разъяснил ему: такое чувство называется «интуиция», и имеется у всех людей, только одни умеют его развивать и использовать, другие же предпочитают не обращать внимания. Друг еще брякнул, не сообразив, будто эта самая «интуиция» частенько встречается среди варварских народов, потом долго извинялся, не замечая, что его собеседник вовсе не обиделся. В те времена ему приходилось тяжеловато — он учился оставаться варваром в глазах всего остального мира, хотя такое занятие ему было вовсе не по душе. За десять лет странствий он так и не полюбил города, хотя быстро освоил правила их суетливой жизни и находил в ней много интересного. Этого в нем не удалось сломать никому — он все равно остался собой, Дугалом из клана Лаудов, человеком, умевшим замечать мелочи, выбираться из трудностей жизни, как лосось выбирается из самых невообразимых порогов, и твердо помнившим: в этом мире только Бог один за всех, каждый же из живущих — сам за себя.
